Ушел Марк Рудинштейн…
Рая с мужем Мишей
С Раисой Исааковной Боголюбовой я встретился в Борисовской еврейской общине. Она ведет культурные, детские программы. Но наш разговор был не о сегодняшнем дне, а о том, что вспоминается из рассказов ее родителей: о Речице, о событиях, ушедших десятилетий.
Разрушение штетла, с его традиционным укладом, закрытие еврейских школ, страшная война и Холокост, в который никто не хотел верить, а после Победы – боязнь за семью, за себя…
И все же многие считали свою жизнь счастливой. Дети выучились, получили образование, стали «на ноги».
Биография обычной еврейской семьи из белорусского Полесья, по которой хоть учебник истории пиши.
– Ваши родители до войны жили в Речице? Откуда они сами?
Дедушка Нохим и бабушка Роша. 1940 год
– Отец из Чечерска, мама из Брагина. Дедушка и бабушка, которых я никогда не видела и очень мало о них знаю, по маминой линии, жили в Брагине. Дедушка Нохим, бабушка – Роша Виленская. В честь бабушки меня назвали Рая. Они все в гетто погибли. Жили в Брагине большой семьей. Это были 20-е годы. Дедушка был ремесленник, он выделывал кожи, у него было своё предприятие – сарай, где он эти кожи дубил. Как мне рассказывал мой старший двоюродный брат из Минска, он 1931 года рождения, и, естественно, больше меня знает и помнит, это был рабский труд. Брагин был еврейским местечком. Дедушкина семья были середняками. Бабушка была домохозяйка.
– Много детей было в семье?
– По-моему, было пять детей в семье. Когда в конце 20-х годов, власть стала национализировать имущество ремесленников, у деда отняли его состояние, его ремесло. А чем кормить семью? В Брагине работы не было. И дедушка с бабушкой переезжают в Речицу. У дедушки был брат с сестрой, они подались в Москву со своими лошадьми. Когда метро строили, там работали, грунт вывозили. А дедушка с бабушкой из Брагина переезжают в Речицу. Здесь дедушка устроился сторожем. Они переехали в конце 20-х годов. Моя мама Еха Нохимовна закончила семь классов и поступила в Еврейский педагогический техникум в Витебске. Мой минский двоюродный брат, вспоминает, что этот техникум почему-то называли «Евпетух».
– Мама училась в Еврейском техникуме. Дома говорили на идиш?
– У мамы дома говорили только на идиш. Она поступила в техникум в 14 лет, а когда закончила, в этот год закрыли еврейские школы в Белоруссии. Ей было только 17 лет. Она вспоминает, как ей было тяжело. Пошла работать в русскую школу. Планы писала на идиш, потом переводила на русский, потом папа ей исправлял ошибки. И мама так до конца жизни на русском языке писала с ошибками.
Мама рассказывала, что с папой они были знакомы, когда она еще была маленькой. Папа был в детдоме в Речице, и он дружил с маминым братом. Кстати, после войны от пятерых детей осталась только мама и еще одна сестра. Братья – один под Ржевом погиб, а второй – пропал без вести. Их звали Петр и Мотл. Папа дружил с Мотлом. И приходил к нему в гости. А так как он был в детском доме, а время какое было – папа вечно голодный ходил. Бабушка моя всегда, когда накрывала на стол, естественно, и папу звала. И папа кушал с ними, он всегда над мамой подшучивал, говорил, сяду за стол только с Ехой. А мама, как услышит это, убегает и плачет. А потом она влюбилась в него. У папы была девушка в детском доме, но…
Был случай, когда они поссорились, и папа от нее ушел. У мамы полностью закрылся один глаз. И как не пытались лечить – ничего не помогало. Повезли в Ленинград в какую-то специализированную клинику. Приходит профессор, старенький дедушка, и говорит: «Деточка, если ты не перестанешь переживать, ты замуж вообще не выйдешь, а если перестанешь – выйдешь. Будет у тебя хороший хлопец». И вдруг приходит от папы письмо и назавтра глаз у мамы открылся. У нее, кстати, один глаз всю жизнь оставался меньше второго. Я у неё спрашивала: «Мама, почему?» И она мне об этом рассказала.
Замуж она вышла, ей было 17 лет. Они решили пожениться. Пришли в Речицу в ЗАГС, а ей говорят: «Детка, еще годик погуляй». Но так как они были учителями, работали где-то в деревне, они пошли в сельсовет. В те времена учителя были уважаемые люди. И в сельсовете их расписали. И всю жизнь мама очень любила папу.
Она, буквально, на пьедестал его вознесла. Для нас папа был бог. Она всю жизнь работал в школе, преподавал математику, а мама вела младшие классы. Папа часто подшучивал по поводу маминого русского языка. Мама никогда не обижалась, она смеялась.
У нас была необычная семья. Мама с папой ни разу не поссорились. Могу говорить о том времени, когда у них уже была я. Благодаря маме, ее любви. Хотя у папы был вспыльчивый характер.
– Что вам дома рассказывали о довоенной Речице?
Мама Ёха и папа Исаак
– Папа у меня был детдомовский. Иначе, Исаак в документах. Тогда не принято было рассказывать об этом.
Когда они поженились, папа оканчивал Гомельский двухгодичный учительский институт, мама – педтехникум. Сначала работали где-то в деревнях в Лельчицком, Калинковичском районах в Полесье, потом переехали в Речицу. Работали в детском доме. Когда началась война, папа в народное ополчение ушел, а мама в 40-м году родила старшего сына, моего брата. Однажды ночью, где-то под утро, папа прибежал и сказал, что детдом эвакуируют, и чтобы мама срочно взяла Фиму (старшего сына) и уезжала. А мама жила вместе с родителями. Они 21 июня 1941 года только оформили купчую на дом – решили жить вместе. И родители сказали, что никуда они не поедут, мол, старые люди, а немцы в Первую мировую не трогали евреев, они культурные. Остались в Речице бабушка с дедушкой, и мамина сестра, которой было 16 лет. Над этой девочкой жутко издевались, ее изнасиловали и бросили в колодец. А дедушка с бабушкой оказались в гетто и погибли. Когда после войны вернулись папа с мамой, то оказалось: дом их сгорел, кровать свою они увидели у соседей…
– Дома рассказывали, что было в годы войны в Речице?
– Очень мало. Вспоминала мама, иногда, довоенные годы, что на Песах у них дома была отдельная посуда, на чердаке лежала. Но она ведь ушла из дома в 14 лет. Мама была полностью атеистка. И папа тоже. Он был детдомовский. У них в семье было много детей. Мама умерла. Отец взял другую женщину, она пришла на семеро детей. Чем кормить? И папу отдали в детдом. Он хотел учиться. И он сам изъявил желание туда пойти.
Иногда задумываюсь: почему родители так мало рассказывали мне о своих корнях. Наверное, они боялись откровенно говорить на эти темы.
У них был печальный опыт. Примерно в 1956 году их обоих уволили с работы (они работали в одной школе в Городее). У папы на нервной почве открылась язва, его увезли в больницу в Минск. Врачи не гарантировали, что он выживет. Мама осталась одна с тремя малолетними детьми… На мой вопрос за что их уволили, мама всегда отвечала: «Правду искали». Больше они правду никогда не искали.
– После войны вы хоть когда-нибудь видели в доме мацу?
– Никогда и ничего. Время было такое. Родители работали в школе. Мама рассказывала, как их заставляли ночами на Пасху стоять около церкви, чтобы ребенок на всеночную не пошел, иначе классный руководитель лишается работы. Когда мама в конце жизни, сидя у телевизора, видела, что люди вернулись к Богу, она говорила: «Какой ужас, мы стояли всю ночь около церкви, чтобы ребенок не зашел в нее. А сейчас что делается?..»
– Мама до войны хорошо говорила на идиш, а после войны вы хоть раз слышали от нее еврейское слово?
– Я слышала идиш, когда ей надо было что-то сказать по секрету.
– С кем она говорила?
– С папой. Папа тоже идиш хорошо знал. Но все-таки меньше мамы, он учился на русском…
– А те, кто вместе с ней учился, таких подруг уже не было?
– После войны родители попали в Городею. Это Западная Беларусь. Папа был членом партии, надо было колхозы организовывать. И там были еще банды. Мама вспоминала банду Демуха. Папа был секретарем партийной ячейки в школе.
И на идиш им просто разговаривать не с кем было. В бывшем еврейском местечке Городее после войны жила единственная еврейская семья – наша.
После Городеи родители переехали в Борисов… Папа умер в 1985 году, мама – в 1998-ом…
* * *
Ушло старое поколение. Пришло новое. У них другая жизнь…
Записал Аркадий ШУЛЬМАН
Похожие статьи
