Ушел Марк Рудинштейн…
Независимое общественно-политическое сетевое издание «Медуза» к Международному дню памяти жертв Холокоста опубликовало несколько интервью, которые мы предлагаем вашему вниманию.
Ирина Руклецова, преподаватель музыки, активный волонтер еврейской общины, на пенсии; родилась в Минске
Помню себя маленькой девочкой, четырехлетней. Живем мы напротив филармонии в Минске. Отец там работает, а я все пытаюсь посмотреть, что он делает. У нас во дворе песочница и сад. Я играю с маленьким братом, потом бегу к папе. Открывается дверь, и выходит мужчина с дирижерской палочкой.
Папа — Михаил Ионович Ривкин – в 1934 году только начинал работать в оркестре. До этого он работал в Белрадиоцентре. Там он и познакомился с моей мамой — Эдди Рубиновной Клейнгевикс, которая приехала в Минск из Польши и устроилась на радио переводчиком с польского на белорусский. Мое воспоминание о маме такое: кто-то зовет меня домой и говорит — садись, будешь слушать маму по радио. Это все, что у меня осталось от довоенных воспоминаний.
Потом война… Мы попали в гетто. Вся семья: отец, мама, брат и я. Еще тетя Соня, папина сестра. Скорее всего, именно она помогла вывезти меня из гетто. Я помню — нас везут, целую группу детей. Помню, как плохой мужчина приезжает в гетто, хочет продать картошку, но патруль ему говорит — ничего ты не возьмешь, тут одни нищие. К нему протягивает руки женщина с умершим ребенком — дай картошки. Когда он все это видит, то высыпает картошку на землю и говорит: бросайте детей в мешки, я их вывезу, только попросите их, чтобы не кричали. Вот он нас вывез в партизанский отряд, оттуда нас уже передали в Слуцкий детский дом.
Родителей я больше никогда не видела. Мама погибла в минском гетто. До сих пор никакой информации о ней или ее семье у меня нет. Но я ищу, не теряю надежды. Папина сестра Соня стала подпольщицей и тоже погибла, а отец дошел до Берлина с Советской армией.
Папа — Михаил Ионович Ривкин. Мама — Эдди Рубиновна Клейнгевикс.Это единственная фотография мамы, которая сохранилась у кого-либо из родственников. Фото из архива Ирины Рухлецовой
Мой папа родился 7 января 1907 года в городе Стародуб Брянской губернии в семье дирижера военного оркестра. Он с детства занимался музыкой, играл в клезмер-банде на скрипке, трубе, кларнете и ударных. Отец решил, что сыну нужно учиться и получить профессиональный диплом, поэтому он поступил в Московский музыкальный техникум, а затем – в Ленинградскую консерваторию. После окончания учебы папу распределили в Минск – в филармонию, и он возглавил оркестр.
После войны отец вернулся в Минск и искал нас: брата нашел, а меня — нет. Брат мне рассказывал, что папа много лет искал меня, но не смог… Возможно, он искал под своей фамилией, Ривкин, а я жила всю жизнь под маминой. Получается, папа-то мой выжил, но я потеряла его навсегда. Брата я нашла уже после смерти отца. Ездила к нему на могилу в Псков. Папа с братом в итоге осели именно там — благодаря моему папе в Пскове появился свой симфонический оркестр, при его участии была создана скрипичная и оркестровая школа.
То, что я начала собирать информацию об истории моей семьи, — полностью заслуга моего старшего сына. Он начал с архива Слуцкого детского дома, где нашел обо мне информацию. Как-то он позвонил мне и спросил, как звали моего брата — Александр, Шура. Он выяснил, что мой брат живет в Бремене. Александр Ривкин — это мой родной брат. Мы встречались с ним, он приезжал в Брест, где живет мой старший сын. Но нужно было еще доказать, что он мой брат. В тот момент, когда мой сын стал искать информацию, я даже не могла указать точную фамилию нашей семьи – то ли Рывкин, то ли Рыбкин. Мы сделали тест на ДНК сначала в Белоруссии, а потом уже в Германии – и там точно подтвердили, что мы родные брат и сестра.
* * *
Раиса Степаненко, 67 лет, инженер, на пенсии; родилась в Бобруйске
Я узнала о гибели моих родственников из рассказов моей мамы Блюмы Моисеевны и тети Мифы — дочери бабушкиного брата. Она одна случайно осталась жива, потому что была в детском санатории, который эвакуировали. Всерьез я решила заняться исследованием истории семьи, когда умерла мама – в 2009 году.
Семья моей мамы происходит из местечка Старые Дороги. Я знаю родословное древо только до бабушки и дедушки мамы, и то немного. Своего дедушку (по материнской линии) моя мама никогда не видела. Его звали Иосиф Грек, и умер он еще до ее рождения – в 1920 году. Бабушка мамы, Матля Грек, родила пятерых детей.
Эта фотография (1926) — единственное, что сохранилась от того времени. Она была сделана в память о свадьбе бабушкиного брата Рувы. На ней моя мама – ей нет еще и пяти лет — стоит на стуле рядом со своей мамой, моей бабушкой, Лией. Слева — мой дедушка Моисей с маминым маленьким братиком Иосифом. Посередине — прабабушка Матля, справа ее вторая дочка Гинда. Справа от Гинды — семья ее брата Самуила (Шмулика): его жена Гися и их маленькая дочка Идочка. А позади Матли стоят сами «виновники» торжества – ее сын Рувим со своей невестой Миррой Фото из архива Раисы Остапенко
Я хочу сказать, что война и репрессии принесли очень много смертей маминой семье. В Старых Дорогах в гетто погибли родители моего дедушки; сестра моей бабушки Гинда, ее муж, ее дети.
Гинда вышла замуж в Старых Дорогах и осталась там жить. Фашисты убили ее с мужем и двумя детьми в 1942 или в 1943 году. Я не знаю, почему они не смогли эвакуироваться. Старые Дороги — крошечное местечко, население около двух тысяч человек. Только в 1938 году оно стало называться городом. Всего в гетто Старых Дорог погибли около полутора тысяч евреев.
В Осиповичах умерли брат бабушки Лии — Самуил, его жена Гися, их дети — Соломон, Ида, мама Гиси, ее брат-инвалид, две ее племянницы — Мифа и Изабелла. Отец этих девочек Арон Юдельсон был расстрелян как враг народа, его жена Бася 10 лет провела в лагере. Брат бабушки Рувим после свадьбы переехал жить в Москву, в 1937 году он был арестован и расстрелян — на момент ареста он работал домоуправом в доме, где жил, по адресу Новинский бульвар, 28. Его жена Мирра отсидела 10 лет в лагере и после возвращения умерла от рака.
О гибели моих родственников никому никакие подробности не известны. Из всех, кого мы видим на этом фото, своей смертью умерли только дедушка, бабушка и прабабушка Матля — ее не стало в 1936 году, она даже не узнала о войне. О Матле я почти ничего не знаю. Мама рассказывала, что она была очень религиозная, жила с семьей своей дочери Лии сначала в Старых Дорогах, а потом в Бобруйске.
В Бобруйске еще погибли 22 человека из семьи моего папы. Он умер раньше мамы и никогда ни о чем таком не рассказывал. Когда я стала изучать генеалогию, одновременно со мной историей семьи заинтересовался мой двоюродный брат Натан, который давно живет в Стокгольме. Я много нашла на сайтах по еврейской генеалогии, а также на сайте «Яд Вашем» и кое-как восстановила общую картину.
«Медуза»
Похожие статьи
