
В 2019-м Киму Хадееву исполнилось бы 90 лет. Он ушел из жизни восемнадцать лет назад и уже окончательно превратился в городскую легенду Минска. В биографии Хадеева сплелись правда и домыслы. Разобраться с ними поможет книга «Ким. Великий прохожий». Предлагаем вашему вниманию ее фрагменты.

Художник Александр Антипов и Ким Хадеев. Фото: wikipedia.org
Но прежде чем познакомиться с воспоминаниями о Хадееве, несколько слов о нем самом. Ким родился в 1929 году в Минске. Его отец, красный казак с Кубани, был ярым большевиком. Мать, белорусская еврейка, входила в партию Бунд, в 1913-м вступила в РСДРП и являлась участницей восьми внутрипартийных оппозиций 1910−30-х годов.
Окончив мужскую гимназию имени Белинского (теперь средняя школа № 42), Хадеев поступил на филологический факультет БГУ. Там он уже через полтора года приступил к дипломной работе на кафедре западной литературы, сдав все экзамены.
Но в 1949-м году в СССР началась кампания против «безродных космополитов». Один из профессоров БГУ был обвинен в «низкопоклонстве перед Западом». Защищая его на комсомольском собрании университета, Хадеев призвал повесить Сталина, а заодно и всех коммунистов, сравнив существующий советский режим с гитлеровским.
Его исключили из комсомола, отчислили из университета и осудили по статье 58 Уголовного кодекса СССР на 15 лет. Отбывая наказание в питерских «Крестах», Ким написал для начальника психиатрического отделения диссертацию по психиатрии.
Позднее, после его освобождения, такая работа стала возможностью для заработка. Как утверждал Хадеев, до 1988 года он зарабатывал себе на жизнь именно написанием диссертаций. По словам самого Кима, он анонимно написал либо помог написать 46 кандидатских диссертаций, 4 докторские, а также 10 монографий. Сам факт такой работы подтверждают люди, знавшие его. А вот проверить эти цифры — ради объективности — пока нет возможности.
Хадеев стал культовой фигурой минского андеграунда, который повлиял на самых разных людей. «Я не могу назвать имен тех, кто в 70−90-е встречался с ним, консультировался с ним, кому он диктовал, кого он правил, но кто напрочь об этом забыл (приятнее думать, что сделал себя сам, не так ли?), — писала культуролог Юлия Чернявская. — Но могу упомянуть тех, для кого благодарность Киму естественна.
Большинство минских поэтов — белорусско- и русскоязычных — так или иначе прошло через его дом. Адам Глобус, Дмитрий Строцев, Григорий Трестман, в кухне Кима написавший две части своей поэтическо-романной библейской трилогии — „Иону“ и „Иова“. Леонид Шехтман, писавший блистательный роман в стихах. Звездно талантливый, увы, умерший еще до Кима, Алексей Жданов. Рита Новикова: сейчас она не пишет стихов, но делает скульптуры в Израиле. Сохранилось эссе Кима о молодых белорусских поэтах того времени — Людке Сильновой, Олеге Минкине, Дранько-Майсюке. Позже, в начале 90-х, к нему пришли Константин Михеев и Андрей Хаданович.
Прозаики — Виктор Генкин, Владимир Рудов, Александр Сушков, ваша покорная слуга…
Кима знали все минские художники. Уже после его смерти Григор Данелян рассказывал о том, как на его первой выставке к нему подошел невысокий бородатый человек и мгновенно назвал все армянские, грузинские, персидские истоки его живописи.
Одно — и довольно долгое — время не было режиссера, который бы не обращался к нему за режиссерским анализом пьесы. Ставить — еще куда ни шло, а вот с анализом были пробелы. Перед премьерой, когда спектакль горел, — сидели сутками: об этом вспоминает, например, Борис Иванович Луценко». А теперь непосредственно к фактам и свидетельствам.
«Ким взял советский армейский пистолет ТТ, чтобы испытать ощущения грабителя»

Молодой Ким Хадеев. Фото: Михаил Хаткевич (из архива Юлии Чернявской)
Лауреат Нобелевской премии по физике Жорес Алферов учился с Кимом Хадеевым в мужской гимназии имени Белинского:
«Ким был исключительно талантлив в гуманитарных науках — литературоведении, истории, особенно в истории искусств и западной литературы. Вместе с тем ему была присуща крайняя экстравагантность. В 1944 году, еще во время войны, когда в городе было очень неспокойно, восьмиклассник Ким взял папин пистолет. В Минске и гражданскому начальству на всякий случай давали оружие. <Ким взял> советский армейский пистолет ТТ, чтобы, как он объяснял позже, испытать ощущения грабителя.
Так как школьное руководство считало, что Кима лучше отделить от одноклассников, он был переведен в параллельный 9 «А» класс, но наша дружба от этого не прервалась.
Отлично, почти без четверок окончив школу, Ким поступил на филологический факультет Белгосуниверситета. За полтора года он сдал почти все экзамены. После третьего семестра ему оставалось два или три экзамена за последний курс, и он приступил уже к дипломной работе на кафедре западной литературы.
В начале 1949 г., в разгар борьбы с космополитизмом и низкопоклонничеством перед Западом, Ким, защищая на собрании университета своего профессора, обвиненного в космополитизме и уволенного из университета, сравнил сталинский режим с гитлеровским».
«Просто потом подох Сталин, и через полтора года нас выпустили»
О причинах и обстоятельствах своего конфликта с режимом Ким Хадеев рассказывал сам:
«Я не хотел жить в стране, где от убийства людей переходят к убийству идей. Я выступил с призывом к убийству Сталина. После этого меня еще месяц держали, наблюдая, есть ли кто-нибудь вокруг меня. Вокруг тогда уже никого не было. Потому что только три человека осмеливались со мной здороваться…
Притом что тогда я был звездой университета. Все у меня складывалось идеально благополучно. Я начиная с 1948 г., с компании борьбы с космополитами, с нападения на идеи, почувствовал, что я попал в мир, который надолго и в котором я жить ни при каких обстоятельствах не хочу. Я понимал, что это бессмысленный шаг. Но из таких бессмысленных жестов остается хотя бы память. Я тогда получил 15 лет «крытки», но в условиях тюремной психушки… Просто потом подох Сталин, и через полтора года нас выпустили.
Мои тюремные университеты… Мне здесь повезло встретить фантастически интересных, много знающих людей. А во-вторых, я нарвался на огромную библиотеку. В тюремных библиотеках нам давали все. Говорили: вы, фашисты, все равно не выйдете, поэтому вам все можно. Т.е. мы имели все, что было запрещено к чтению на воле. Появился я в Минске в 1954 г. после первой посадки, вернулся… А в 1962 г. на полтора года загремел в тюремную «психушку».
Психушкой Ким называет ЛТПБ — основанную в 1951-м Ленинградскую тюремную психиатрическую больницу, где традиционно вправляли мозги диссидентам и антисоветчикам. На момент нахождения там Хадеева в ЛТПБ содержалось еще немало интересных людей. Например, поэт, переводчик, театровед и диссидент Юрий Айхенвальд, внук знаменитого критика и публициста Юлия Айхенвальда, высланного из СССР в 1922 году на так называемом «философском пароходе». Вероятно, там же Ким подружился с прозаиком Павлом Улитиным, поэтом и математиком Александром Есениным-Вольпиным (сыном Сергея Есенина), с писателем, критиком и гуру московского андеграунда Александром Асарканом.
По воспоминаниям Валерии Михайловны, жены Юрия Айхенвальда, обстановка в ЛТПБ была соответствующей: имелась даже самодеятельность, включая «хор невменяемых убийц», исполнявший песню о Сталине (песни о вожде разрешалось исполнять лишь неполитическим, а неполитическими в ЛТПБ были только невменяемые убийцы).
«И вдруг дорогу преграждают два товарища в серых костюмах. Поворачиваюсь — сзади еще три таких же»

Ким Хадеев. Фото: Михаил Хаткевич (из архива Юлии Чернявской)
Минчанка Марианна Некрасова, филолог и педагог, так рассказывала про задержание Кима Хадеева в минском аэропорту в 1962 году:
«25 января Ким приходит провожать нас в аэропорт. Мы проходим регистрацию и сдаем вещи в багаж. Вокруг много знакомых — студентов из театрального института, из других вузов. Нас многие знают в лицо, «привет-привет». Ким предлагает: «Пилька, Вадик, а пойдемте, ребятки, в ресторан поднимемся. Времени предостаточно».
Заказали по рюмке коньяку. Настроение у всех прекрасное. Объявляют посадку. Ким расплачивается. Мы спускаемся со второго этажа по лестнице.
И вдруг дорогу преграждают два товарища в серых костюмах. Я не помню, что они говорят. Но поворачиваюсь — сзади еще три таких же товарища. Один из них предлагает пройти. Я в недоумении — что случилось? Вадим говорит: «Тихо, только спокойно».
Внизу под рестораном — VIP-зал. Нас препровождают туда. Мы пока шутим по этому поводу — о, какие ковры, какие диваны! У нас спрашивают, где наши вещи. Объясняем, что сдали в багаж. Рейс задерживают.
Они выбирают Вадима. «Вы знаете все ваши вещи?» — «Да». — «Пройдемте с нами». Они идут в самолет. Роются в багажном отделении. Находят то, что искали. Пассажиры удивленно озираются. Вадим выходит из самолета в сопровождении товарищей в сером.
Нас выводят из аэропорта и сажают в машину. Всех по очереди, кроме Кима. Его — в другую машину, и везут отдельно. Подвозят к центральному входу КГБ.
На улице солнце. Улыбки. Снег искрится. Все гуляют по проспекту, гулять-то особо негде. И снова все на нас смотрят — тут открытая площадка. Подъезжает вторая машина, в которой Ким. Нас заводят в здание и распределяют по разным кабинетам.
Допрос идет долго. Добрый и злой следователи не спешат. За окнами темнеет — Татьянин день идет на убыль. Я говорю, что хочу в туалет. Подкалываю охранника: «Только «ружжо» держите крепче!»
Вдруг навстречу ведут Кима. Тоже с охраной. Мой охранник командует: «К стене!» Останавливает меня у колонны. Охранник Кима кричит то же самое. Ким стоит, уткнувшись лицом в стену, а я повернулась и таращусь на него. «Отвернуться!» — командует мой охранник.
…В следующий раз я увижу Кима спустя несколько лет в театре, на концерте Юлия Кима. Наши взгляды встретятся, потом Ким посмотрит на моих разновозрастных девочек. Мы вежливо кивнем друг другу и разойдемся…»
«Книжка про кино была признана «объективистской» — и одновременно «субъективистской»

Ким Хадеев. Фото: wikipedia.org
Известный советский и российский литературный критик Лев Аннинский вспоминал о многолетней дружбе с Кимом:
«С Минском у меня связано еще одно важное событие в жизни: в конце 1960-х — начале 1970-х годов у меня скопилось до 20 печатных листов неопубликованных работ, поскольку в этот период ни в «Октябре», ни в «Новом мире» я печататься не мог. Не мог и книжку издать. В эту тяжелую пору меня разыскал один минчанин — Ким Хадеев, как он себя называл, книготорговец.
Это была невероятно популярная в Минске личность. Не имея никаких ученых степеней, он писал за кого-то кандидатские и докторские диссертации по философии, социологии, широкому кругу гуманитарных наук. Вот Ким с издателем Гришей Трестманом и предложили мне издать в Минске книгу моих статей о кино.
На дворе стоял 1976 год. Книжка про кино у меня была написана для московского издательства «Искусство» и была признана «объективистской» — и одновременно «субъективистской». Позже она вышла в 1989 г., но впервые ее издали под названием «Зеркало экрана» в Минске. Для меня это была большая радость. Тираж пошел как раз накануне съезда кинематографистов БССР, на который приехало много московских киношников. Перед ними выложили этот тираж, и он почти весь был раскуплен».
***
А в завершение — символическая история, которую вспоминает культуролог и писатель Юлия Чернявская.
В начале 2000-х я познакомилась с молодым кинокритиком Антоном Сидоренко. Он спросил меня:
— Вы, говорят, были дружны с Кимом Хадеевым?
— Да, — отвечаю, — была.
И тогда Антон рассказал мне историю. Покупал он в гастрономе напротив бывшего Кимова дома (Хадеев жил по адресу: улица Киселева, 17−24. — Прим. TUT.BY) продукты, и попалась ему разговорчивая кассирша. «Видите, — поведала она, — вот сколько годов строют, да никак не достроют… А почему не достроют — не знаете? А я вот знаю. Стоял тут раньше дом, и жил в нем старик с бородой. Ходил туда-сюда с палкой. Жил-жил, а после помер. И до того он свой дом любил, что просто ужас. А потому перед смертью взял да заклял место: «Не быть тут ни колу, дескать, ни двору». И палкой своей пристукнул. Вот потому, значится, все никак не достроят». Думаю, услышав это со своего облачка, Ким удовлетворенно ухмыльнулся: «Кхе-кхе». А жильцам «элитного», как его величают, дома № 17 желаю все-таки как-то так, поосторожнее…
Фрагменты из книги Юлии ЧЕРНЯВСКОЙ, tut.by