С праздником Ту би-Шват!
Со стихами Романа Айзенштата – бывшего сотрудника газеты «Автозаводец», «Авив» уже знакомил читателей. Недавно поэт встретился с нами. Он приехал в Минск из израильского Ришон-ле-Циона. Первым делом Роман подарил редакции экземпляр только что изданной книги своих стихов и текстов к песням под названием «Успеть!» Некоторые из них читайте на нашем сайте
Шабат шалом!
Вот на страну спустился вечер,
Мы все собрались за столом.
Пришел шабат – зажгите свечи.
Шабат шалом! Шабат шалом!
Не миром этот день отмечен,
Принес он горе в чей-то дом.
Вы все равно зажгите свечи.
Шабат шалом! Шабат шалом!
Век человечий скоротечен,
И может истина в простом:
Пришел шабат – зажгите свечи.
Шабат шалом! Шабат шалом!
Народ тогда наш будет вечен,
Коль будет он стоять на том:
Пришел шабат – зажгите свечи.
Шабат шалом! Шабат шалом!
В окрестностях Иерусалима
В окрестностях Иерусалима луна, как белый ослик бродит,
С друзьями-звездами заводит свой бесконечный светлый спор:
Кто для Земли заветней светит, чтоб путь ее был чист и светел,
Печали чтоб бежали мимо, и миновал людей раздор.
В окрестностях Иерусалима, хоть раньше здесь ты был иль не был,
Поймешь, что сердце ближе к небу, а истина всего лишь в том,
Что, как бы путь твой ни был труден, ты верь, что люди это – Люди,
И власть добра неоспорима, а счастье сыщет, где твой дом.
В окрестностях Иерусалима… В окрестностях Иерусалима… В окрестностях Иерусалима…
Тель-Авив
Тель-Авив, Тель-Авив,
О насущных делах позабыв,
Я ловлю твой весенний мотив,
Каждый знает его, в душе сохранив,
Тель-Авив, Тель-Авив, Тель-Авив.
Тель-Авив, Тель-Авив,
Ветер с моря, немного остыв,
Он сейчас, словно ты иногда, шаловлив.
Твое имя прохожим несет как призыв,
Тель-Авив, Тель-Авив, Тель-Авив.
Тель-Авив, Тель-Авив,
До чего ж ты мой город красив!
Ты в цветах, ты в движенье, как море бурлив,
Если жив ты, заветный, и я с тобой жив,
Тель-Авив, Тель-Авив, Тель-Авив.
Не вскоре
Дед с бабушкой гутарили на идиш, а я, не понимая ничего,
Ловил их жесты, взгляды, и с Эвклидом понять пытался Лобачевского.
Родной язык был в доме русский, но иногда, какая блажь,
И с интонацией, и с чувством беседа лишь на идише велась.
Порой, косых не замечая взглядов, встречались две еврейки во дворе,
Им наплевать, кто с ними рядом, они: «Вус махте? Ма коре?»
Стеснялся я такого превращенья, ну как же так, здесь все – свои!
И лишь потом пришло прозренье: изгои – мы, они – гои.
Мне был не по душе такой порядок, всю жизнь своим пытался стать,
Но не всегда все шло по ладу, в графе – «еврей» и на лице печать.
Друзья, бывало, выручали, как жаль, недолог многих век,
Делили радости, печали, ты – человек, он – человек.
Все верно, мною не забыты те, с кем я искренно дружил,
Но записных антисемитов я тоже, впрочем, не забыл.
И с Евтушенко я не спорю: курилка жив антисемит,
И потому уверен: вскоре «Интернационал» не прогремит.
Фамилии
Со времен еще райского сада
Мы попали в такую среду:
Никогда ты не будешь за рядом,
Будешь вечно ты в этом ряду.
С детства самого мне непонятно,
Что в фамилиях это не так.
Видно есть в биографиях пятна –
Мандельштам, Айзенштат, Пастернак…
Отчего они вам неприятны?
Я умею читать по губам…
Объясненья по сути невнятны –
Пастернак, Айзенштат, Мандельштам…
Даже если они россияне
До беды, до последней строфы –
В их фамилиях будут изъяны,
Ясно всё и без пятой графы.
Может в этом ряду не по праву,
Но судьбой введен в этот штат,
Для меня это больше, чем слава –
Мандельштам, Пастернак, Айзенштат…
Похожие статьи
